«Точность слова и дерзость мысли»: фронтмен Born Again Максим Руденко о состязательности в творчестве, поэтическом ясновидении и русской культуре

В преддверии пятилетнего юбилея красноярской хеви-метал рок-группы Born Again и выхода их дебютного студийного альбома КрасМетро поговорили с Максимом Руденко — фронтменом бэнда, поэтом и будущим чиновником, — чтобы поближе познакомиться с главным идейным вдохновителей коллектива.

Однажды, рассказывая мне о том, как ты начал играть на гитаре, ты сказал примерно следующее: «Я никогда не хотел быть музыкантом. Просто вокруг меня было слишком много плохой музыки, и я решил научиться делать музыку самому, чтобы слышать больше хорошей». Как ты думаешь, получилось ли у тебя сделать голос хорошей музыки громче?

О, на самом деле это было не совсем так! Я не то чтобы «не хотел быть музыкантом»: скорее, я просто стал им довольно неожиданно, так как не думал об этом раньше. Что же касается голоса хорошей музыки, мы с группой продолжаем работать в данном направлении. О результатах пока судить рано, но что-то происходит, и это главное.

Иными словами, твоё «не хотел» выражало отсутствие желания играть до определённого момента, а не отвращение к музыке, нежелание ей заниматься?

Ровно в той же степени, в какой каждый музыкант «не хотел» заниматься музыкой до того, как начал это делать. В определённый момент возникает интерес, желание сыграть что-то, написать, пуститься в эксперименты. Каждый по-своему приходит к рок-н-роллу.

Судя по названию группы, вы пришли к рок-н-роллу благодаря Black Sabbath, а точнее — благодаря их одиннадцатому студийному альбому. Что вас так привлекло в пластинке, что вы решили выступать под именем Born Again?

Да, Black Sabbath — замечательная группа. Почему именно Born Again? Это один из их самых необычных альбомов: единственный, записанный совместно с Йэном Гилланом. Тогда, в далёком 2017-м, мы с ребятами слушали это. Это и многое другое. Так что, когда пришло время выбирать название, у нас был целый ряд идей.

В этом году вы презентуете дебютный лонгплей к пятилетнему юбилею группы, запись которого, по моим данным, уже подходит к концу. Остальное — дело звукорежиссёров и дистрибьюторов. Какие чувства ты как фронтмен вложил в пластинку, которую мы скоро услышим?

Если говорить о чувствах, то здесь их будет целая палитра — на альбоме будут как очень мрачные песни, так и нежно-лиричные. Сложно выделить что-то одно, но, наверное, главное — это драйв: мы хотим сделать такой альбом, который будет дышать огнём! Для этого мы максимально приблизили звук к тому, что можно услышать на живом выступлении.

Драйв и огненное дыхание! Действительно, в духе старых добрых Black Sabbath. К слову, гитарист «Шаббата», Тони Айомми, так же, как и ты, занимался боевыми искусствами. Переносишь ли ты философию спорта на творчество?

Ох, очень хороший вопрос! В каком-то смысле искусство — это действительно гигантское состязание. Думаю, занятия единоборствами и впрямь повлияли на меня.

Насколько я знаю, именно ты являешься главным идейным вдохновителем бэнда и организатором репетиций и выступлений. К тому же, ты неоднократно менял состав из-за неудовлетворительного уровня игры музыкантов. Эта тяга к руководству воспитана спортом или, наоборот, потребность в проявлении лидерских качеств подтолкнула тебя к единоборствам?

Ха-ха, понимаешь, слухи о некоем жёстком руководстве и гонениях на музыкантов сильно преувеличены конкурентами. На практике у нас всё довольно демократично: каждый делает своё дело. Я действительно решаю определённые организационные вопросы, но лишь потому, что так проще. В процессе жизни группы довольно часто кто-то приходит, а кто-то уходит. У всех свои цели и свои причины для тех или иных действий, и в этом нет ничего сверхъестественного (в отличие от наших песен).

Пусть слухи остаются слухами. И всё же: ребята делегируют вопросы руководства тебе, а значит, у тебя это получается лучше… или попросту получается. Тебе не лень этим заниматься, более того — ты предлагаешь им много проектов. Думаешь, это было в твоём характере всегда или это, так сказать, «рефлексы бойца»?

Всё может быть. Это вопрос, скорее, для психоаналитика, чем для человека искусства.

Когда разговор заходит о психоаналитиках, я сразу вспоминаю Зигмунда Фрейда с его работой «Толкование сновидений», о которой ты, я думаю, слышал. Фридрих Ницше в трактате «Рождение трагедии из духа музыки» назвал аполлонического поэта (иными словами, поэта, упорядочивающего мир в прекрасной форме) поэтом-сновидцем. Конечно, тот, кто видит сны, и тот, кто толкует их — разные люди. Но ты, помимо прочего, сам поэт. Не думаешь ли ты, что поэту в некотором роде нужно быть психоаналитиком реальности? Ведь чтобы хорошо писать поэзию, нужно много поэзии читать. А значит — понимать её, уметь толковать.

Да, вероятно. В любом случае одно дело быть психоаналитиком реальности и совершенно другое — своим собственным. Не могу сказать, что идеи фрейдизма или ницшеанства мне близки, но то, что касается снов и видений, кажется мне довольно интересным. Поэзия действительно подразумевает некоторую лиминальность и трансцендентальность, а сон довольно близок к этим категориям.
Я считаю, что поэт должен быть чем-то вроде ясновидца, однако, под его ясновидением стоит понимать как раз возможность видеть сверх и сквозь привычный нам мир.

Кто из мировых поэтов, когда-либо живших, наиболее близко подобрался к ясновидению, на твой взгляд? Можешь назвать нескольких.

Я бы назвал Артюра Рембо, Жермена Нуво и, возможно, Альбера Мера. Довольно проницательным мне также кажется и американский битник Аллен Гинзберг, но только в некоторых моментах.

Все, так или иначе, либо принадлежат к французскому декадентству, либо (в случае Гинзберга) им вдохновлялись. Следуешь ли ты этой эстетике в своём творчестве или считаешь, что её нужно дополнить и преобразить?

Тут нет никакого противоречия: можно одновременно и следовать поэтической традиции, и работать над её преображением. Более того — так и нужно делать.

Можно ли считать меня декадентом? Наверное, да. Это весьма зыбкие понятия. Здесь сложно дать однозначный ответ. В своей поэзии я стремлюсь к неизведанному: на карте русской словесности по-прежнему очень много «белых дыр». Что-то я действительно заимствую у французов. Если что-то уже сделано хорошо, то зачем изобретать колесо? В остальном же это очень личный путь. Точность слова и дерзость мысли — вот мой девиз.

В России распространено мнение, что русская словесность широко ценится не только на родине, но и в мире. Ты как человек, который неоднократно бывал в Европе (в Болгарии, Италии и т.д.), замечал это, или это миф,  преувеличение?

Ох, то что русская культура, а точнее — отдельные её представители, страдают от огромного самомнения давным-давно ни для кого не секрет.

Я не могу дать адекватной оценки распространённости русской литературы за рубежом. Где-то кого-то ценят, где-то не особо. Впрочем, фильмы снимают, премии вручают… Видимо, не просто так.

Гораздо более нелепым мифом является самостоятельность и аутентичность русской литературы, которую периодически возводят до абсурда. Вот тут есть явные расхождения с действительностью: в России было много замечательных авторов, но все они, за редким исключением, находились в арьергарде мирового искусства.

Если мне не изменяет память, в твоём творчестве почти нет политических тем, хотя ты обучаешься в СФУ по специальности «Государственное муниципальное управление». Это идеологическая позиция «искусства ради искусства», или политики тебе и так хватает в повседневной жизни?

Я считаю, что искусство, как и жизнь, это довольно целостная штука. Всё переплетено. Поэтому я не выделяю в своём творчестве каких-то политических или неполитических работ. Я просто пишу о том, что считаю важным и интересным. Раз я слагаю стихи о цветах, тёмных комнатах и вечерних пляжах, значит, в этом что-то есть.
Если я не посвятил чему-то своих работ, значит это либо действительно неважно, либо нужно просто внимательнее читать.

Не считаешь ли ты, что люди, не имеющие возможность получить такого (давай не будем скромничать) блестящего образования, как ты, не смогут понять мысли о важных вещах, изложенные эзоповым языком? Скажем, языком мифов древней Греции или другой образной системы. Не чувствуешь ли ты свою ответственность за просвещение менее сведущих как более образованный человек?

А оно им надо? Я уверен, у менее сведущих есть множество гораздо более важных дел, чем толковать мои стихи. К тому же, никто не отменял наслаждение цветом и звуком — совершенно необязательно понимать смысл картин, создаваемых словом поэта, чтобы любоваться ими.

Достойный ответ. И напоследок: что для тебя высшая ценность?

Сложный вопрос. Всё зависит от контекста. Впрочем, пусть будет свобода. Её сейчас много где не хватает.

ВАСИЛИЙ МЕДВЕДЕВ

Фото: личный архив Максима Руденко